Начнем с Бенсона. В тот день стояла почти кромешная темень. Но Джолли, тем не менее, разглядел в луче прожектора Бенсона, который поднимался перед ним и уже достиг ограждения мостика. Джолли резко рванул на себя веревку — и Бенсон, поскользнувшись на обледенелом борту, тут же потерял равновесие. Всем показалось, будто он рухнул на Джолли. На самом деле все обстояло по-другому. Через секунду после того, как Бенсон упал, послышался хруст — несчастный доктор, и правда, ударился головой, но не об лед, а о сапог Джолли.

— Вы рехнулись, — чисто машинально возразил он. — Это сущий вздор. Вы все равно ничего не докажете.

— Поглядим. Джолли утверждал, будто Бенсон свалился ему прямо на голову. А для вящей убедительности он и сам кинулся головой об лед. Но сознания он не терял — просто притворялся: не успели мы принести его в лазарет, как он пришел в себя. Я нащупал у него на голове всего-навсего маленькую шишку, хотя, если удар и впрямь оказался бы сильным, он разбил бы себе голову в кровь.

Потом Джолли напал на меня. Прямых тому доказательств у меня, конечно, нет. Однако Джолли был рядом, когда я спросил у вас, капитан, где находится кладовая медицинского имущества. Он прошмыгнул следом за мной и Генри и ослабил запор на крышке люка. Но со мной ему повезло меньше, чем с Бенсоном. Тем не менее, даже после того, когда мы на следующее утро отправились на станцию, Джолли все равно пытался воспрепятствовать тому, чтобы Болтона и Браунелла перенесли на борт, уверяя, будто состояние Болтона по-прежнему крайне тяжелое. Но вы, капитан, тогда настояли на своем.

— Что касается Болтона, тут я был совершенно прав, — неестественно спокойным голосом сказал Джолли. — Болтон умер.

— Вот именно, — согласился я. — А умер он потому, что вы его убили. И уже только за одно это убийство вас следует вздернуть. Не знаю почему, но Джолли нужно было непременно остановить корабль. Или, по крайней мере, задержать. Вот он и устроил пожар, чтобы вы, капитан, отдали приказ выключить реактор. Турбинный отсек — лучшего места для поджога на корабле не сыскать. В лазарете он смастерил хитроумное устройство замедленного действия вроде дымовой шашки с бикфордовым шнуром. Но Джолли надо было найти веский повод, чтобы проникнуть в турбинный отсек, когда там никого не будет. Это можно было сделать только глубокой ночью.

И вот поздно вечером, накануне пожара, наш неутомимый доктор отправился осматривать своих пациентов. Я пошел вместе с ним. Болтон лежал в дозиметрической лаборатории, куда можно попасть только через турбинный отсек. В лаборатории за ранеными присматривал вахтенный матрос, и Джолли предупредил, чтобы он немедленно сообщил ему, если состояние Болтона ухудшится. Что тот и сделал. После пожара я опросил механиков и мотористов. В ту роковую ночь, около половины второго, один из них, тот, что нес вахту, видел, как Джолли проходил через турбинный отсек в дозиметрическую лабораторию, куда его срочно вызвал дежурный матрос. Минуя турбинный отсек, Джолли незаметно подбросил дымовую шашку, не забыв предварительно поджечь бикфордов шнур. Однако он никак не предполагал, что шашка закатится под турбину с насквозь промасленной обивкой, которая могла вспыхнуть даже от небольшого количества тепла…

Что же касается Болтона, то Джолли действительно его убил. И доказательство тому — лист фольги, сплошь покрытой отпечатками его пальцев. Именно эту фольгу Джолли положил той ночью Болтону на обожженное предплечье сразу же после того, как сделал ему обезболивающий укол: ведь Болтон сильно страдал. Однако, перед тем, как нанести на фольгу мазь, он насыпал на нее поваренной соли. Джолли знал, что обезболивающее начнет действовать через три-четыре часа и что вместе с мазью в рану Болтону попадет и соль. Болтон кричал от дикой боли. И вскоре умер от шока. По милости Джолли.

— Что ж, Джолли, — это Джолли. Кстати, доблесть и героизм, проявленные им при тушении пожара, — не более чем показуха. Когда Джолли в первый раз попал в задымленный турбинный отсек, там было настоящее пекло, ему это пришлось не по душе, и он симулировал обморок, чтобы его скорее вынесли на более или менее свежий воздух. Потом…

— Но ведь с него чуть было не слетела маска, — возразил Свенсон.

— Он сам ее сдвинул. Любой из нас сможет задержать дыхание на десять-пятнадцать секунд. Что, собственно, Джолли и сделал. Потом он буквально не вылезал из турбинного отсека. Но только потом, когда пожар уже почти потушили. К тому же на нем постоянно была кислородная маска. Так что чистым воздухом он надышался больше, чем любой из нас. Верно, Джолли?

Тот не ответил.

— Где пленки, Джолли?

— Не понимаю, о чем вы говорите, — хладнокровно сказал доктор. — Клянусь Господом, руки у меня чисты.

— В таком случае, как объяснить, что на фольге с вашими отпечатками пальцев остались следы соли?

— Ни один врач не застрахован от ошибки.

— Ошибки! Бросьте изворачиваться, Джолли. Где пленки?

— Ради Бога, оставьте меня в покое, — устало попросил он.

— Ну, как знаете. — Я взглянул на Свенсона. — На «Дельфине» ведь найдется надежное место для нашего приятеля?

— Найдется, — сурово ответил Свенсон. — И я лично препровожу его туда.

— Никто из вас не сдвинется с места! — вдруг рявкнул Киннэрд. Он буравил меня жестким взглядом, в руках у него был «люгер», нацеленный мне прямо между глаз.

XIII

— Ох уж мне эта контрразведка! А вы, Карпентер, я погляжу, тоже не лыком шиты! — изменившимся, слащавым голосом проговорил Джолли.

— Однако, старина, фортуна — штука чрезвычайно капризная. И не вам этому удивляться. Вы, безусловно, еще тот ловкач. Но прошу вас — впредь без глупостей. Киннэрд — первоклассный стрелок, и вы все у него на мушке.

Джолли осторожно приложил платок к окровавленным губам, поднялся, подошел ко мне и свободной рукой ощупал мою одежду.

— Ну и ну, — изумился он, — вы даже не прихватили с собой пистолет. Как же вы допустили этакую промашку, а, Карпентер? Не откажите в любезности, повернитесь к Киннэрду спиной.

Я безропотно повиновался. И Джолли, самодовольно ухмыльнувшись, дважды со всего размаха ударил меня по лицу. Я пошатнулся, но на ногах устоял — и тут же ощутил во рту солоноватый привкус крови.

— Значит, как я и думал, Киннэрд с вами заодно, — медленно, с трудом выговорил я. — Выходит, это он так ловко орудовал пистолетом?

— Мне бы не хотелось приписывать себе все заслуги, дружище, — с нарочитой скромностью признался Киннэрд. — Мы их, скажем так, поделили пополам.

— Стало быть, именно вы отправились на поиски капсулы, — продолжал я. — Оттого-то, небось, и обморозили себе лицо?

— Просто на обратном пути я сбился с дороги, — подтвердил Киннэрд. — Думал, уже никогда не найду эту проклятую станцию.

— Джолли, Киннэрд… — с недоумением проговорил Джереми. — Вы же были нашими товарищами… Вы — грязные, мерзкие скоты…

— Полегче! — велел ему Джолли. — Киннэрд, не стоит утруждать себя ответами на глупые вопросы. В отличие от Карпентера, мне не доставляет никакого удовольствия обсасывать подробности и превозносить собственные заслуги. Как вы верно подметили, Карпентер, я — человек действия. Капитан Свенсон, подойдите-ка к телефону, вызовите центральный пост и прикажите всплыть — мы ложимся на обратный курс.

— А не сдается ли вам, Джолли, что вы перегибаете палку? — без тени волнения в голосе спросил Свенсон. — Похитить подводную лодку вам не удастся.

— Киннэрд, — обратился Джолли к сообщнику, — наведика-ка пистолет Хансену на грудь и, как только я досчитаю до пяти, нажмите на курок. Раз, два, три…

Признав свое поражение, Свенсон махнул рукой, прошел через всю кают-компанию к висевшему на переборке телефону и отдал соответствующий приказ. Потом он вернулся на свое место и посмотрел на меня с немым укором. Я окинул быстрым взглядом кают-компанию: Джолли, Хансен и Роулингс стояли, Забрински с каким-то журналом в руках сидел чуть поодаль. Остальные же располагались за столом. Киннэрд с пистолетом держался от всех на почтительном расстоянии.