— Отлично сработано, — дружески поблагодарил Свенсон офицера, управляющего всплытием. — Попробуем слегка надавить. — Что, поворачиваемся?

— Нет, зависли без движения.

Свенсон кивнул. Насосы загудели, откачивая лишнюю воду и постепенно повышая положительную плавучесть лодки. Лед оставался там же, где и был. Прошло еще немного времени, воду продолжали откачивать, но пока ничего не произошло. Я тихонько спросил Хансена:

— Почему он не откачивает главный балласт? Тогда положительная плавучесть сразу возросла бы на несколько тонн, и какой бы толщины ни был лед, хоть сорок дюймов, он все равно не выдержит, если ударить со всей силы в одну точку.

— «Дельфин» тоже не выдержит, — сказал Хансен безрадостно. — Если резко увеличить положительную плавучесть, лодку, конечно, не разнесет на куски, но выбьет на поверхность, как пробку из бутылки шампанского. Корпус, может быть, и выдержит, не знаю, но то, что руль расплющится, как консервная банка, это уж как пить дать. Или, может, вы хотите провести остаток жизни, дрейфуя вместе со льдами вокруг полюса?

Мне вовсе не улыбалось провести остаток дней среди льдов, дрейфуя с ними вокруг полюса, и я живо прикусил язык. И только глядел, как Свенсон, подойдя к пульту управления погружением и всплытием, какое-то время изучал показания круговых шкал. Мало-помалу мне стало ясно, что Свенсон собирается делать дальше. Я вдруг понял, что Свенсон малый не промах и так просто не сдастся.

— Пока что хватит, — сказал он, обращаясь к офицеру на посту погружения и всплытия. — Если пойдем напролом прямо сейчас, тут же взлетим на воздух — сила давления будет слишком велика. Лед здесь даже толще, чем мы думали. Двумя-тремя толчками, как мы уже пробовали, тут ничего не сделаешь. Нужен один мощный удар. Идем на погружение — футов на восемьдесят, но только медленно; потом резко продуваем балластные цистерны — и на полных оборотах вверх.

Того, кто установил на «Дельфине» двухсотсорокатонную систему кондиционирования воздуха, следовало бы отдать под суд: она попросту отказала. Воздух был горячий и тяжелый — точнее, то малое его количество, что еще осталось. Осторожно оглядевшись, я заметил, что все, похоже, страдали от удушья, все, кроме Свенсона: капитан, судя по всему, припрятал у себя за пазухой кислородный баллон. Я надеялся, что Свенсон не забыл, что постройка «Дельфина» обошлась в 120 миллионов долларов. Глаза Хансена сузились до размеров бусинок; даже непрошибаемый Роулингс и тот нервничал. Он неистово тер покрытую иссиня-черной щетиной щеку рукой, размерами и формой больше похожей на лопату. И в мертвой тишине, наступившей после того, как Свенсон замолчал, издаваемый им хруст прозвучал неожиданно громко, однако вслед за тем его тут же заглушил шум воды, хлынувшей в цистерны.

Мы уставились на экран. По мере того, как вода заполняла цистерны, было видно, что расстояние между рубкой и льдом постепенно увеличивается. Заработали насосы, но не в полную силу, а так, чтобы можно было контролировать скорость погружения. Как было видно на экране, по мере погружения, конусообразный луч света, отбрасываемый прожектором на нижнюю поверхность льда, становился все слабее, а его диаметр все шире; затем световой луч как бы застыл на месте — его диаметр не возрастал и не уменьшался. Погружение прекратилось.

— Теперь, — сказал Свенсон, — пока нас не отнесло течением…

Вдруг раздался оглушительный рев: под огромным давлением струи сжатого воздуха со свистом ворвались в балластные цистерны. «Дельфин» начал медленно всплывать, а мы, как завороженные, следили за конусообразным лучом света: фут за футом он становился уже и ярче.

— Поддайте воздуха! — скомандовал Свенсон.

Мы пошли быстрее — по-моему, даже слишком. Пятнадцать футов… двенадцать… десять…

— Поддайте еще! — приказал Свенсон.

Собравшись с духом, я схватился одной рукой за стол, другой — за поручень на переборке. На экране было видно, как лед стремительно несется нам навстречу. Внезапно изображение заколебалось, «Дельфин» гулко содрогнулся всем корпусом, большинство огней погасло, потом на экране снова появилось изображение: рубка все еще была подо льдом; вслед за тем «Дельфин» еще раз содрогнулся и дал резкий крен — наши ноги вдавились в палубу, словно мы поднимались на скоростном лифте. Рубка на экране исчезла — на ее месте возникло нечто прозрачное, белое. Командир поста погружения и всплытия, чей голос от неослабного напряжения звучал пронзительно, воскликнул:

— Сорок футов, сорок футов! Мы пробились!

— Так-то вот, — мягко проговорил Свенсон. — Все, что нам было нужно, — немного упорства.

Я взглянул на этого коренастого человека с довольной улыбкой на лице и в который раз задался одним и тем же вопросом: отчего наш мир устроен так, что люди с железными нервами не часто балуют своим взглядом других.

Усмирив свою гордыню, я достал из кармана носовой платок, вытер лицо и спросил Свенсона:

— И так всегда при всплытии?

— К счастью, нет, — улыбнулся в ответ капитан и, обращаясь к офицеру за пультом, сказал: — Пришвартовались, кажется, надежно. Надо бы проверить.

Воздух продолжал нагнетаться в цистерны еще в течение нескольких секунд, затем офицер, управлявший всплытием, сказал:

— Теперь-то уж не сдвинется ни на дюйм, капитан

— Поднять перископ!

Снова длинная блестящая труба со свистом поползла из колодца вверх. Свенсон даже не потрудился опустить ручки у перископа. Быстро взглянув в окуляр, он снова выпрямился.

— Опустить перископ!

— Наверху небось чертовски холодно? — спросил Хансен.

Свенсон кивнул:

— Даже линзы заморозило. Ни черта не видно.

Повернувшись к офицеру за пультом, он спросил:

— По-прежнему на сорока?

— Так точно. И запаса плавучести больше, чем достаточно.

— Вот и чудесно, — откликнулся Свенсон и, взглянув на старшину, проходившего мимо в плотной овчинной куртке, спросил: — Как насчет глотка свежего воздуха, Эллис?

— Сейчас, сэр, — ответил Эллис, застегивая куртку, и прибавил:

— Может, понадобится какое-то время.

— Не думаю, — сказал Свенсон. — Хотя, конечно, не исключено, что мостик и люки завалило льдом… Впрочем, вряд ли. Лед был настолько тяжелый, что, должно быть, распался на огромные куски. Они наверняка свалились с мостика.

Я почувствовал, как от внезапной перемены давления у меня засвистело в ушах, — один из люков открылся и захлопнулся снова. Потом вдалеке что-то опять заскрежетало — открылся второй люк; из переговорной трубы донесся голос Эллиса:

— Наверху все чисто.

— Поднять антенну! — приказал Свенсон. — Джон, пусть радисты приступают и передают до тех пор, пока пальцы не отсохнут. Мы будем здесь торчать, пока не поймаем «Зебру».

— Если там кто-то еще остался в живых, — сделал оговорку я.

— Разумеется, — сказал Свенсон, так и не удостоив меня взглядом. — Это уж как получится.

IV

Я подумал, что именно такое, леденящее душу и сердце представление о смерти в этом суровом мире было у наших далеких северных предков: когда с последним вздохом в них медленно угасала жизнь, их помутившийся разум неотступно преследовало страшное видение кромешного белого царства ада — вечного холода. Но древним было проще — они лишь представляли себе подобные ужасы, а мы испытали их на собственной шкуре, так что у меня даже не возникало никаких сомнений насчет того, кому из нас было легче — нам или нашим предкам. Последнее бытующее на Западе представление об аде выглядит даже несколько утешительным, по крайней мере, потому, что там гораздо теплее.

Я думаю, вряд ли кто-нибудь ощущал бы себя в тепле на мостике «Дельфина», где мы с Роулингсом простояли целых полчаса, медленно превращаясь в ледышки. И только я один был виноват в том, что наши зубы стучали, как отбивавшие шальной ритм кастаньеты. Через полчаса после того, как наши радисты вышли в эфир на волне дрейфующей полярной станции «Зебра» и в ответ не донеслось ни одного даже слабого сигнала, подтверждающего прием, я высказал капитану Свенсону предположение, что, вполне возможно, «Зебра» нас слышит, но ответить не может, потому, как у ее передатчика не хватает мощности, и полярники наверняка попробуют подтвердить прием наших сигналов каким-то другим способом. Я сказал, что для таких целей на дрейфующих станциях обычно используют ракеты и радиозонды или высотно-зондирующие ракеты. Зонды — это баллоны с радиопередатчиками, они поднимаются от земли на двадцать миль на этой высоте собирают всю информацию о погоде, а высотно-зондирующие ракеты, которые отстреливаются непосредственно с баллонов, могут подниматься даже еще выше. В такую лунную ночь, как сейчас, запущенный в воздух баллон можно заметить за двадцать миль, а если направить на него свет — то миль за сорок. Согласившись со мной, Свенсон кликнул добровольцев на первую вахту — в сложившихся обстоятельствах выбирать мне не пришлось. А Роулингс вызвался вторым.